коллаж: снейджер

рейтинг R

@темы: снейджер, коллаж

---

коллаж: снейджер

Коллаж сделан на 14 февраля для Приветствия команды Алой Розы на "Битву Алой и Черной Розы" на ТТП, рейтинг PG-13

@темы: снейджер, коллаж

---

Фанфик "Грязнокровка"

Название: Грязнокровка
Автор: LimonQ ([email protected])
Жанр: ангст \ драма
Тип: гет
Пейринг: ГГ \ СС
Рейтинг: G
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклаймер: всем – всё, никому – ничего
Саммари: Маленькая хрупкая девочка, пытающаяся доказать, что она чего-то стоит, что она ничуть не хуже потомственных магов, истинных аристократов.
Комментарии: фик написан для Приветствия команды Алой Розы на «Битву Алой и Черной Розы» на ТТП
Варнинг: АУ 7 книги, смерть персонажа

* * *

Маленький, истоптанный сотнями ног клочок земли. Могила выглядела ухоженной, на надгробии лежали свежие цветы, скамейка рядом казалась чистенькой.
Тут было красиво. Неистово, ненормально, завораживающе красиво – на кладбище… Что в нем могло быть красивым и манящим?
Он и сам не знал. Но, приходя сюда каждый раз, замирал в восхищении – этот страх, это трепещущее замирание сердца радовали его, колыхали и задевали все части навсегда, казалось, очерствевшей души.
Подумать только – души… Когда-то она у него была, эта душа, однако он, ведомый ненавистью, жаждой мести, болью и обидой, ступил не на тот путь. Все началось с одного слова – «Грязнокровка»…
Им же и закончилось.
Северус Снейп снова опустил взгляд под ноги и различил несколько свежих следов – нет, не своих. Видимо, тут был Поттер. Спустя шесть лет после войны, после смерти Гермионы Грейнджер, Мальчик-который-выжил все еще ее помнил – и посещал могилу, принося сюда цветы и чтя память подруги.
Как иронично и несправедливо – он, истерзанный змеиными зубами, парализованный смертельным ядом, остался жив. Судьба насмехалась над ним вновь и вновь – его любимые женщины неотвратимо умирали, так и не узнав о его чувствах.
Сначала это была Лили Эванс. О ней Северус даже не хотел вспоминать – слишком смутно и расплывчато все было, прошлое уходило из его памяти, навсегда залегая темной тенью на дне сознания.
А вот о Гермионе Грейнджер грусть еще оставалась. Маленькая хрупкая девочка, пытающаяся доказать, что она чего-то стоит, что она ничуть не хуже потомственных магов, истинных аристократов.
И ведь доказала – заплатив за это своей жизнью.
Снейп еле заставил себя вспомнить тот день: он столько сил и времени потратил на то, чтобы стереть это из своей памяти, что почти добился успеха. А зачем?
Никакого смысла не было. Зачем надо была стирать чувства глубоко внутри себя, лицемеря тем самым – если он даже не мог сорвать пожелтевшую газетную страницу с зеркала?
Страницу с громким жалостливым заголовком о смерти Героини Великой войны.
Как пафосно. Северус каждый раз морщился от такого показательного сожаления, а потом замирал от ноющей боли в груди – нет, не от внезапно нахлынувшей любви к мертвой.
Яд Нагайны сделал свое дело: не убив предателя тогда, он медленно уничтожал сейчас, запустив некий роковой механизм, ослабив иммунную систему. Он медленно умирал.
Тот день был странным – он очнулся в светлой комнате, на белых накрахмаленных и даже слегка хрустящих простынях. Было так тепло и уютно, невыносимо хорошо, что он даже сначала не узнал больничное крыло Хогвартса. Символичным и грызущим его до сих пор фактом стало то, что в тот же день, когда Северус Снейп пришел в себя, умерла Гермиона Грейнджер.
Он все помнил – повернувшись в сторону, он наткнулся взглядом на болезненно бледное лицо своей бывшей ученицы. Глаза ее были закрыты, кожа казалось странно прозрачной, некогда непослушные и буйные кудри понуро и блекло рассыпались вокруг головы. Северус тогда подумал – надо кого-нибудь позвать. Он хотел уже было открыть рот и крикнуть, когда резкая боль в районе кадыка чуть не свела его с ума, заставляя вздернуть руки наверх и раздирать саднящее горло. Нагайна…
Что было дальше, Снейп помнил смутно – следующим воспоминанием, запечатленным в его памяти, было нахмуренное лицо колдомедика, запах восстанавливающего зелья и шепот на грани слышимости:
– Выносите тело. И подготовьте девочку к погребению, а то у нее никого нет…
И – краем глаза – рука, с лопнувшими в виде звездочек капиллярами, тонкая, с обгрызенным ногтем на указательном пальце. Рука, свисающая с носилок, ведомых заклинанием.
– Кто? – спросил он тогда взглядом у колдомедика.
Тот его понял, еще больше помрачнел и сказал:
– Гермиона Джейн Грейнджер, ученица Хогвартса, седьмой курс Гриффиндора, умерла от змеиного яда.
«Яда?» – хотел было снова спросить Снейп, но врач резко встал, что-то тихо сказал сиделке и вышел.
Как он потом узнал, эта глупая девчонка поперлась за ним. Решила, видите ли, принести его тело, чтобы он там не сгнил в своей крови.
Лучше бы сгнил. Кто знал, что, разодрав ногу об обломки провалившейся ступени – лестница в Визжащей Хижине пережила слишком многое, – она встанет перед ним на колени. Перед ним, в его отравленную кровь, в тошнотворную загустевающую жижу.
Никто и не знал, не подозревал, пока не стало слишком поздно – буквально через два дня она свалилась прямо посреди Большого зала, затем впала в кому и, пролежав в ней шесть дней, умерла. Но, как рассказала все та же сиделка, умерла она во сне – тихо, спокойно, без мучений. А вот Северус мучился.
Он чувствовал вину, злость – и на себя, и на нее. Еще и за то, что начал понимать, что полюбил ее. Нет, не давно, когда она еще была маленькой девчонкой, зазнайкой с Гриффиндора, вовсе нет…
Северус слышал о таком, да и до этого сам испытал – когда люди влюблялись в других людей, те умирали, а несчастные, оставшиеся одни на земле, продолжали их любить. Таких было множество, но вот это…
Он понял, что влюбился в мертвую, в ушедшую, несуществующую мечту.
В умершую девушку.
Начав посещать ее могилу недалеко от Хогсмита из чувства вины, ненавистной зависимости и обязанности, обдумывая свою жизнь и превратности судьбы на скамейке у памятника, он незаметно для себя проникался симпатией к Грейнджер. Она молча взирала на него с портрета – недвижимого, черно-белого, с одного края выцветшего до желтизны.
И потому приходил – снова и снова, невзирая на погоду: шел ли снег, лил ли дождь, стояла ли удушающая жара, Северус Снейп в застегнутом наглухо сюртуке стоял на кладбище с одной лилией в руке.
Сегодня до места захоронения доносились веселый смех и гомон – в деревне праздновали День святого Валентина, и потому во всех кафе из магоприемников звучала музыка и песни о любви.
Этот раз должен был быть последним. Северус сам себе дал обещание, что в последний раз стоит перед надгробной плитой, сверля темными глазами камень с фотографией, до рези вглядываясь в худое неживое лицо на портрете. Он больше не придет сюда, просто больше не сможет. Много лет до этого он уже любил мертвого человека, и снова придаваться этому чувству нельзя.
От мыслей его отвлек очередной взрыв смеха, и Северус Снейп поежился. Пора было сделать это.
Он нагнулся, опустил немного увядший цветок на промерзлую землю и выпрямился:
– С праздником, любимая. С праздником, грязнокровка, – и, не оборачиваясь назад, направился прочь. Он во что бы то ни стало сдержит свое обещание.

Кладбищенский сторож, привыкший уже к этому странному мрачному человеку, приходившему сюда каждое воскресенье, был обеспокоен – тот не появлялся уже третий месяц. Исправно ухаживая за могилкой маленькой еще по его меркам девочки, он заметил странную вещь – весной, с таянием снега, расцвели перед памятником бледно-зеленые цветочки, больше похожие на траву. Но старый сторож знал – то была «кладбищенская невеста», легенда или миф, для кого как, – знак того, что душа усопшего наконец-то нашла упокоение, что ее больше не держали в мире живых.

@темы: снейджер, фанфик

---

Медаль за заслуги перед снейджером =)

Получила медаль за фики "Сказочное чудо" и "Ты наконец-то счастлив?.."
Горжуся =)
щелкните по медальке - и увидите ее полностью, она анимирована))

@темы: ТТП, разное

---

копипаст: Драко Малфой

Рисунок в карандаше, немного анимешный, рейтинг G


Копипаст по Дмитриенко О., см в комментах =)

@темы: рисунок

---

рисунки: Гермиона Грейнджер

рейтинг R

@темы: рисунок, ГГ

---

рисунки: Беллатрикс Блэк (Лестрейндж)

рейтинг G

@темы: рисунок

---

рисунки: Луна Лавгуд

рейтинг G

@темы: рисунок

---

фанфик "Почти Безголовый Ник"

Название: Почти Безголовый Ник
Автор: LimonQ
Бета: Любаша
Рейтинг: РG-13 (только из-за упоминания пыток)
Главные герои: Почти Безголовый Ник
Жанр: Общий, драма.
Саммари: 31 октября 1492 года на главной площади города собрались почти все жители – в этот день, согласно приказу Торквемады, казнили вероотступников. Среди них был ужасный еретик и колдун Николас де Мимси-Дельфингтон.
Варнинг: События, приведшие к смерти персонажа, вписаны в реальную историю с реальными людьми. Все упоминающиеся даты, имена и названия соответствуют историческим источникам. В фике упоминаются пытки, в конце – казнь главного персонажа. Песня призрака – мой вольный перевод английской песни, размещенной на официальном сайте Роулинг.
Дисклаймер: Землю – крестьянам, фабрики – рабочим, права – Роулинг.
Статус: В РАБОТЕ (все новые главы будут добавляться в тело поста, извещать буду комментарием о проде)

Глава 1. Зеркала и Гриви

Широкие окна свободно пропускали в просторную комнату солнечный свет, не задерживаемый тяжелыми портьерами.
Сэр Николас де Мимси-Дельфингтон стоял у зеркала – листа тщательно отполированного олова. Он думал о недавно пущенном кем-то слухе: поговаривали, что венецианские купцы перекупили секрет плавления нового вида плоских зеркал, сделанных – подумать только! – из стекла и тонкой фольги.
– Фламандцы, поистине, гениальный народ! – пробормотал сэр Николас и снова повернулся к своему отражению.
В мутном силуэте угадывался мужчина приятной наружности, и, судя по лицу, не лишенный некоего шарма и обаяния. Пышное жабо вокруг шеи подчеркивало легкую припухлость щек, делая его похожим на добродушного проповедника.
Поправив складки кафтана и взяв в руки шляпу с длинным пером, он спустился в зал рядом с оружейной комнатой и направился к выходу, где его уже ждала карета с погруженными вещами. Он, наконец-то, собирался отдохнуть!
Война между двумя ветвями династии Плантагенетов была недавно закончена, и многие вздохнули свободнее. На троне воцарились Тюдоры. Дорвавшись до власти, они безжалостно отправляли на эшафоты и в тюремные казематы всех, в чьей верности были хоть какие-то сомнения. За последние пять лет были казнены тысячи людей. Еще больше томилось в подземельях.
К счастью, сэра Николаса такая участь миновала. Он всегда старался держаться в стороне от интриг двора и, тем более, от переворотов и войн. Обвинять его было не в чем.
И поэтому сейчас у ворот его особняка стояла дорожная коляска с четверкой недешево обошедшихся ему вороных.
Сумев сохранить большую часть своего состояния, сэр Николас решил покинуть на время Англию и отправиться в Испанию – просто попутешествовать. Он надеялся доехать до Дувра, а уже оттуда, сев на отплывающий в Европу корабль, добраться до материка.
Все было готово к отъезду. Сэр Николас расположился в карете и, велев кучеру трогаться, откинулся на сиденье. Плотная ткань приятно холодила спину.
Теперь можно было спокойно обдумать поездку еще раз. О, это будет прекрасное путешествие! Он сможет посетить еще несколько мест, связанных с его миром – миром магии. А какие именно это будут места, в общем-то, было не важно.
Теплая палочка тринадцати дюймов из тиса с волосом вейлы удобно лежала в ладони под широким рукавом – и при этом была совершенно незаметна для постороннего взгляда.
Сэр Николас погладил ее кончиками пальцев и постарался выкинуть из головы все мысли. Дорога предстояла долгая и утомительная, поэтому стоило использовать любую возможность для отдыха. Прикрыв глаза, он вытянул ноги и, спустя несколько минут, задремал.

* * *

Порт Дувра был самым обычным морским портом. Ничего примечательного в нем не было – несколько захудалых таверн, покосившиеся хибары рыбаков да один доходный дом. По единственной грязной улице сновали туда-сюда оборванные мальчишки. Широкоплечие мужики таскали огромные мешки, несколько торговцев зазывали потенциальных покупателей.
– Эй, чего стоишь?! Пошевеливайся!..
– Лучшие товары! Индийский чай, восточные специи…
– Ткани! Самые тонкие изумительные ткани!..
– Разойдись! С дороги!..
– Спелый сочный виноград! Сладкие персики! Купившему девять – десятый бесплатно!..
Какофония звуков просто оглушала.
Быстро найдя нужное судно, сэр де Мимси-Дельфингтон взошел на борт. Как человек благородного происхождения, он позволил себе оплатить отдельную каюту, а не плыть совместно с другими пассажирами в общей.
Слегка поморщившись от терпкого морского запаха, он поднялся на корму и остановился у бортовых поручней.
Отправиться в Европу на корабле не было необдуманным решением. Конечно, как и всякий волшебник, он мог бы аппарировать или переместиться порталом, в крайнем случае – долететь на метле. Но от этого терялась вся прелесть путешествия, а разум требовал отдыха от суеты и обыденности. Хотелось новых впечатлений, и именно плавание могло их дать. А если бы сэр де Мимси был честным перед самим собой, то он бы еще признал, что его истинная гриффиндорская натура требовала приключений.
Итак, сэр Николас де Мимси готовился к своему первому путешествию.

* * *

Испания встретила англичанина приветливо. Высадившись в Сан-Себастьяне в конце июня, он уже через неделю прогуливался по Пуэрта дель Соль – естественно, по магической ее части. Внимание лорда, главным образом, приковали магическая библиотека, куда он собирался наведаться и найти что-нибудь интересное, и театр. Другим не менее важным увлечением были пешие прогулки.
Каждый вечер вот уже на протяжении месяца он прогуливался в старом, но ухоженном парке в центре Мадрида. Несмотря на то, что парк был в маггловской части города, он был великолепен. Длинные темные аллеи, высокие – казалось, почти до неба – деревья…
Сэр Николас любил тихую размеренность шагов, шелестящий шорох гравия, манящий блеск цветущей природы. В такие минуты уединения к нему приходили занятные идеи, и он, садясь на краешек деревянной резной скамьи, погружался в раздумья.
Чаще всего он размышлял о том, что ему пора было уже жениться – возраст был вполне подходящим: этой весной ему исполнилось тридцать три года. Происхождение у него хоть и не было особо знатным, но к чистокровности рода придраться не мог никто. А большое состояние с высоким годовым доходом позволяло надеяться на удачную партию.
Другим объектом раздумий были впечатления от Испании. Страна радушно приняла его, гостеприимные жители встречали его улыбками и легкими кивками.
Несколько раз Николас де Мимси бывал в мадридском театре. Спектакли ему понравились – было в них что-то притягательное. Может, так показалось потому, что постановки были необычны по содержанию и исполнению. Все было каким-то веселым, утрированным – одним словом, карнавальным. Английские театры были более консервативны.
В один из таких «театральных» дней сэр Николас познакомился с лордом Гарольдом Гриви. Это был тучный мужчина в возрасте с маленькими глазками. Он постоянно вытирал платком выступавший на лбу пот и ворчал насчет усиленных гонений инквизиции.
Гриви были английскими испанцами – мигрировав в самом начале разразившейся между Ланкастерами и Йорками войны в Испанию, они практически сразу же там и осели. Быстро влившись в высший свет, они, тем не менее, сохраняли традиции английской аристократии. Общество знало их как уважаемых добропорядочных граждан. Род их был достаточно богат, но, к величайшему сожалению Николаса, не имел никакого отношения к магии. То есть, попросту говоря, они были магглами. И хоть этот факт мог показаться решающим в вопросе о том, стоило ли им общаться, Николас все же продолжал с ними видеться.
Дельфингтону они нравились. Приятно было видеть соотечественников в чужой стране. Семейство Гриви часто присоединялось к Николасу в ложе в театре – сам Гарольд, его жена Эстела и их семнадцатилетняя дочь Элизабет. Молодая леди оказалась начитанной и интересной в общении. Де Мимси рассказывал о том, что происходило по всему свету, а она с упоением слушала.
– … и, вы представляете, теперь зеркала будут плоскими! Это просто невероятно! Они придумали совершенно гениальную технологию: мастер выдувает стекло, выравнивает его до толщины в палец и потом при помощи специального раствора наносит тончайший слой жидкого олова! Как же они это назвали… Ах да, фольга!
– Но ведь это должно быть невероятно дорого! – грузно колыхался лорд Гриви.
– Папочка, зато теперь я смогу увидеть себя во весь рост! Теперь я буду знать, как выгляжу на балу в новом платье! – легкомысленно смеялась Элизабет.
– Да, это обойдется в немалую сумму. Но прекрасная леди права – от такого приобретения сплошная выгода, – деликатно отвечал волшебник.
В беседах, касавшихся материальных вопросов, лорд Гриви был скуп на комментарии. Жена и дочь были модницами и тратились тысячами на наряды, украшения и различные безделушки, что не очень нравилось главе семейства. В таких случаях сэр Николас понимающе улыбался и старался отвлечь нового друга от забот.
Де Мимси стал частым гостем в доме Гриви. Несколько раз приглашенный на обед, он оставался приятно впечатленным воспитанием магглов. Юная леди недурно играла на фортепиано, а ее мать имела красивый тембр голоса, что позволяло двум мужчинам приятно проводить вечера. Они садились в голубой гостиной, где стоял инструмент, и наслаждались игрой и пением дам.
Правда, иногда такие вечера прерывались проказами Пуффа, маленькой собачки леди Элизабет: он постоянно утаскивал нотную тетрадь. Пуфф был вредным псом, нисколько не слушался хозяев, а делал только то, что ему хотелось. Он любил вырывать из рук разные предметы и утаскивать их. Причем свое внимание он обращал только на те предметы, которые были нужны именно в данный момент. Слуги, да и лорд Гарольд, Пуффа не любили, но терпели из-за прихоти маленькой госпожи.
Иногда они все вместе гуляли в парке, так понравившемуся магу. Когда наступала сиеста, они собирали корзину с закусками, салатами и холодным лимонадом, брали несколько пледов и устраивали себе небольшой отдых. Шутили, весело смеялись, пока не ведая, что над одним из них уже нависла ужасная беда.

* * *

Темная, аскетически обставленная комната освещалась единственной свечой. В центре за огромным тяжелым столом сидела худая, сгорбленная фигура. Взгляд человека, вопреки его преклонному возрасту, не был рассеянным – глаза запоминали каждую деталь, примечали каждую мелочь. Выражение лица, поза, порывистые резкие движения, когда он переворачивал пергаментные листы, – все делало мужчину похожим на стервятника, ищущего свою жертву.
Томас де Торквемада отложил перо. Время близилось к вечеру, значит, скоро надо будет встретиться с доносчиками.
Он потер переносицу. В последнее время дела принимали неожиданный оборот: после издания указа об изгнании евреев из Испании народ заволновался. И Торквемада пока ничего не мог с этим поделать. Люди не были слепыми, отнюдь. Они не могли понять, как он сам, с еврейскими корнями, мог начать этот инквизиторский процесс. Они не понимали. Они видели в этом лишь лицемерие.
Глаза болели, и великий инквизитор на несколько секунд их прикрыл. Надо было что-то делать. Надо было немедленно что-то предпринять, чтобы волнения не вылились в восстания или, еще хуже, в гражданскую войну. Торквемаде этого совсем не было нужно – он распланировал все далеко вперед, и такое положение дел, какое было сейчас, его не устраивало.
Надо было что-то предпринять, но он пока не знал, что.

Глава 2. Инквизиция

Обед был превосходен: печеные овощи, зажаренная ароматная дичь, спелые сочные фрукты. Сэр Николас был почти счастлив.
Он находился в Испании вот уже почти четыре месяца – было 29 октября – и собирался пробыть еще месяц: как истинный англичанин он хотел встретить Рождество дома. Хоть семья у него была маленькой – только престарелая мать и ее сестра – де Мимси считал, что праздник нужно было встречать именно с семьей. Потому что Рождество для него символизировало домашний уют, сплоченность и любовь.
Семья Гриви была посвящена в планы и нисколько не обиделась. Они прекрасно понимали порывы своего новоприобретенного друга, но попросили его вернуться после Нового года.
Сегодня же они в очередной раз собрались в театр: там должна была быть новая опера – а такое де Мимси никак не мог пропустить.
– Кстати, как ваша практика? Той старушке помогла микстура, что вы приготовили? – Николас чуть вздрогнул от этого вопроса: ему пришлось врать, что он увлекается врачеванием и лекарским искусством, чтобы хоть как-то объяснить магию, иногда непроизвольно и совершенно самостоятельно лечащую его. Это так же стало на время одним из источников дохода – сваренные им зелья пользовались немалым спросом.
– Да-да, ей намного лучше, – слова дались с трудом.
– Николас, почему же вы не попробовали этого дивного кабанчика? Он просто восхитителен! – предложение Элизабет прозвучало немного резко и с присвистом – ее неправильный прикус являлся проблемой, речь резала слух.
– Ох, мисс, благодарю, но осетрина была настолько вкусной, что я не удержался и направил все свое внимание на нее, и, боюсь, кабанчика отведать уже не получится, – англичанин смущенно перевел взгляд на собеседницу.
Она громко рассмеялась и выбежала в сад, Пуфф прыгал уже там, гавкая и гоняясь за бабочками. Сэр Николас поднялся и проследовал за леди Гриви, уже почти скрывшейся в ухоженном саду.
Когда он нашел ее, она сидела на больших деревянных качелях и мягко раскачивалась.
– Леди Элизабет, смею вам напомнить, что сегодня сразу после обеда мы собирались в театр, а затем – в парк. Думаю, ваши родители уже ждут нас в холле.
Они и вправду ждали. Лорд ворчал насчет расточительства женщин – вчера Элизабет захотелось купить двуколку, – его жена важно поправляла воротник, сетуя в ответ, что он стал слишком скупым, а общество такого не потерпит.
Увидев дочь в сопровождении Николаса, они тут же замолчали и заулыбались, де Мимси снова сделал вид, что он ничего не заметил.
Сев в карету, они направились в театр. Вечер обещал много сюрпризов.

* * *

Опера действительно оказалась великолепной – у солирующего исполнителя был восхитительный высокий голос, позволяющий наслаждаться каждой минутой арии.
Леди Элизабет в самом начале увидела свою знакомую – и тут же упорхнула в другую ложу. Престарелый лорд только покачал головой, но ничего не сказал. После того, как занавес опустился, сэр Николас с друзьями вышел на свежий воздух: погода была все еще отменной, поэтому Гриви и де Мимси решились отправиться в парк. Нужно было успеть насладиться последними теплыми деньками – пусть Гриви-то и представилась бы дальше такая возможность, но вот Николас собирался вскоре отбыть в Англию, которая совершенно не баловала солнцем и ясным небом.
– Значит, вы отплываете через неделю? – Гарольд мял в руках платок.
– Да, если море будет благосклонно, – Николас легко подцепил носком туфли камешек и откатил его в розовые кусты.
– Но вы ведь вернетесь?
– Думаю, да. Испания еще не исчерпала себя, мне тут нравится. Здесь приятные люди, новые знакомства невероятно удачны…
– И бушующая инквизиция.
Дельфингтон вздрогнул.
Да, об испанской инквизиции он был наслышан и весьма опасался ее. И было за что – чистокровный маг, приехавший в Испанию, где убеждения и вера были если не всем, то очень многим, имел все основания для опасений. Николас старался реже использовать магию – и дело было не только в том, что его могли не понять и выдать Гриви. В доме, который он снял на время своего пребывания в этой стране, остались прежние слуги. Они были старыми, подозрительными и порой очень грубыми – еще помнили времена первых гонений на простой люд, который обвинялся в якобы колдовстве. Несколько раз сэр Николас чуть было не выдал себя – то его внезапно заживающие ушибы после верховой езды, то летающие предметы, которые – «Совершенно точно, я в этом уверена!» – видела экономка…
Религия была здесь всем… Нынешний великий инквизитор – Томас де Торквемада – был жестоким и деятельным человеком, отличался исключительным фанатизмом и любовью к массовым аутодафе. Пожалуй, даже и страной правил он, а не король Фердинанд и его жена Изабелла.
Сэр Николас поморщился и постарался выкинуть из головы эти невеселые мысли.
И, нужно отметить, вовремя: оказалось, все это время лорд Гриви что-то ему рассказывал.
– … я так думаю. Вы со мной согласны?
– Что? Ах да, конечно.
Гарольд озабоченно нахмурил брови и тревожно спросил:
– С вами точно все в порядке, друг мой? Мне кажется, вы чем-то обеспокоены.
– Да что вы, нет. Просто меня волнует то, что скоро я должен буду вас покинуть.
Гриви напыжился и стал от этого похож на пухлого индюка.
Впереди показались еще люди, и лорд, попросив у де Мимси прощения, покинул его, чтобы поздороваться со знакомыми.
Сэр Николас ненадолго остался один и тут же предался размышлениям. Его мучило какое–то странное чувство обреченной безысходности, совершенно непонятное, необоснованное, даже глупое. Он посмотрел на начавшее темнеть небо.
Была осень, пока еще насыщенная летним теплом, и листья кружили под порывами ветра, представляя наблюдателю причудливые завихрения. В распахнутых окнах домов рядом с парком можно было увидеть вылизывающихся кошек, не обращающих внимания на тут же резвившихся мелких птичек. Все было таким спокойным, тихим и умиротворенным, что казалось почти родным.
Аллея круто загибала вправо, уводя мужчину глубже в парк. Медленно шагая по скрипучему гравию, он бесцельно рассматривал высокие деревья и заходящее солнце. Робко отбрасывая свои последние лучи, ярко-оранжевый круг на четверть скрылся за горизонтом.
– О, сэр Николас! И вы здесь. Я думала, что только одна люблю бродить в этой части чащи. Мне она очень нравится. Тут так тихо и красиво, и почему–то чувствуется непередаваемая близость к природе…
– Леди Элизабет, – Мимси слегка поклонился.
– Вы уже видели те прекрасные розы? – маленький пальчик указал на виднеющиеся розовые кусты. – Вроде бы, дикие, но такие удивительные в своем несовершенстве…
Несколько шагов они шли молча, пока не достигли тех самых зарослей, на которые до сих пор показывала рука Элизабет.
Николас аккуратно сорвал розу и протянул красивой девушке. Она, снисходительно взглянув на него, вырвала из рук цветок и снова сорвалась с места, громко смеясь.
Де Мимси чуть поморщился, но ничем постарался не выдать того, что резким рывком роза разодрала шипами ему ладонь.
– Вы такой смешной! Но вы мне нравитесь, – и тут же замерла, в ужасе осознавая, что сказала. – Ох, мне уже пора… Увидимся потом, – и поспешно скрылась в тени лип.
Николас снова взглянул на ладонь: ему показалось, что несколько обломанных шипов остались в царапине. Разглядеть что-либо было уже невозможно, поэтому он, воровато оглянувшись, достал палочку и выпустил небольшой огонек.
Мимси оказался прав: края порванной кожи начали набухать крупными темными каплями, сама кожа приобрела чуть фиолетоватый оттенок – как от синяка. Искренне надеясь, что сорванный цветок не был разновидностью какой-нибудь ядовитой гадости, Николас произнес очищающее и заживляющее заклинание.
Ранка очистилась, неприятный зуд на миг охватил всю ладонь, но тут же прошел: и кисть снова стала неповрежденной, ничем не напоминая о недавней глубокой царапине.
Николас вздохнул, спрятал палочку и поднял голову вверх.
Медленное движение облаков сопровождалось появлением первой звезды в небе. Она медленно и одиноко мерцала, напоминая затерявшуюся надежду в бесконечном океане смерти. Затем почти ритмично появились и остальные небесные тела, и небо стало похоже на расшитую бисером подушку.
И никто не заметил скользнувшую в тени фигуру в темном плаще с накинутым на лицо капюшоном, спешащую с очередным доносом к наместнику инквизитора. Уже завтра ему, возможно, вынесут благодарность за такие ценные сведения – колдун, ей-богу, колдун! Инквизитор будет доволен…

@темы: фанфик

---

фанфик "Сказочное чудо"

Название: Сказочное чудо
Автор: LimonQ ([email protected])
Бета: Любаша
Жанр: роман \ ангст
Тип: Гет
Пейринг: ГГ \ РУ, плавно перетекающий в ГГ \ СС
Рейтинг: РG-13
Размер: миди
Статус: закончен
Дисклаймер6 землю – крестьянам, фабрики – рабочим, права – Роулинг
Саммари: У каждого – сказка своя, как и свое будущее. И счастье в нем совершенно не обязательно должно быть. У Гермионы его и не было, пока она не поверила в чудо…
Комментарии: фик написан на Рождественский конкурс на Тайны Темных Подземелий на второй вызов «Рождественская сказка» (НЕ используются сюжеты реальных существующих сказок).
Варнинг: ООС, АУ части 7 книги, ибо Снейп жил, жив и будет жить вечно. Мега пафос, сопли-слюни-слезы.


* * *

Я бескорыстно и наивно
Люблю в рождественской ночи
Звезды осьмиконечной дивной
Ко мне летящие лучи.
Когда вся церковь замирает,
Раскрыты Царские Врата,
Стоит, земли не задевает
Крылатый ангел. И уста
Не движутся, но льются звуки,
Здесь небо снизошло к земле,
Благословляющие руки
Я ощущаю на челе.
И запах ладана и ели,
Свечей живые огоньки,
И страх, что невесомость в теле –
От прикоснувшейся руки.
Я с этим чудом в мир вступаю –
Надолго хватит! И на всех!
Сверкает в звездах Ночь Святая,
И блёстки сыплются на снег.
Н. Карташева

Рождество. Сегодня Рождество…
В воздухе витал аромат пряностей и елочной хвои, крупные снежинки лениво кружились и оседали пушистым покровом на деревья. В окнах кафе горел свет, было видно, как сидящие там – в уютном тепле – люди весело смеялись, поднимали бокалы, тепло разговаривали.
Но Гермиона этого не видела. Она медленно брела по улице, загребая ногами снег и уныло смотря по сторонам. Люди вокруг нее были счастливы.
Она провожала их совершенно безрадостным взглядом – ей-то нечему было радоваться.
Она так готовилась к этому Рождеству, первому Рождеству для их новой семьи – для нее и Рона. Испекла большой, самый настоящий рождественский пирог и приготовила множество всяких вкусностей – пусть и пришлось заранее проконсультироваться со свекровью. Нарядила елку, развесила по маленькому домику омелу, украсила дверь фонариками…
Создала Праздник. А он так грубо все разрушил всего лишь одним словом…
Вчера Рон с утра отправился к матери – получить традиционный свитер и подарить новые живые часы со стрелками на каждого члена семьи, потому что старые были с Фредом… Снимать стрелку никто не хотел.
И Гермиона решила все сделать, пока мужа нет. Она так старалась – лепила пряничных человечков и рисовала глазурью маленькие глазки и ротики. Вставала на стул, чтобы достать до самой верхушки высокой ели – надеть красивую фигурку ангела из сусального золота. Тщательно заворачивала подарок – самообновляющуюся книгу о квиддиче – сначала в несколько слоев бумаги, потом укладывала в коробку, потом прикрепляла большой бант. Подарки для всех остальных она упаковала заранее, а вот для мужа сразу не стала – почему-то хотелось заняться этим в последнюю очередь, дрожа от такого приятного страха быть застуканной. Это было странное для Гермионы желание, совершенно не типичное: делать что-либо в последний момент она никогда не любила.
Она все придумала и приготовила. А потом Рон пришел домой – какой-то злой, нервный, как будто обиженный. Гермиона протянула ему подарок – ярко-красную коробку с большой, белой, красиво завязанной лентой.
Грубо сорванная крышка, небрежно отброшенная бумага…
– О, книга… Ну что ты еще могла подарить-то, кроме книг…
Вроде бы, ничего плохого сказано не было, но почему-то стало так обидно, так невыносимо обидно…
Гермиона прижала руку к губам, чтобы подавить всхлип. Слепо попятилась от Рона, который, равнодушно пролистав несколько страниц, отбросил в сторону книгу.
– У нас есть что-нибудь поесть?
На миг мелькнуло легкое удивление – после визита к миссис Уизли нельзя было прийти голодным, – но тут же пропало, вытесненное злостью и обидой.
Гермиона выбежала из гостиной, через ступеньку взлетела по лестнице и заперлась в комнате – никого не хотелось ни видеть, ни слышать, ни даже знать. Она забилась в угол, лелея обиду и сдерживая рыдания. Совершенно испорченный праздник… А она так старалась…
И Гермиона не выдержала: слезы, душившие ее, потекли легко. Она рыдала взахлеб, крепко обняв себя руками и покачиваясь из стороны в сторону. Дыхание вырывалось со свистом, через раз, перемежаемое судорожными всхлипами, почти стонами.
Схватив какую-то вещь с тумбочки, но не обратив внимания – какую, Гермиона с силой швырнула ее о стену. Осколки задели чуть приоткрытую дверцу шкафа, из которого вывалилась потертая черная книжка, а из нее – маленький квадратик бумаги. Такой знакомый.
Гермиона подползла ближе, в странном оцепенении узнавая в листке старую фотографию: сделанную случайно, когда она поставила фотоаппарат на каминную полку, а он сработал.
На фотографии – она сама и высокий худой черноволосый мужчина. Гермиона с фото заливается смехом, переводя взгляд с ошарашенного лица мужчины на печатную статью, которую тот изучает. Обстановка такая домашняя, такая теплая, что кажется почти семейной: сидящий в расслабленной позе мужчина и подогнувшая под себя ноги женщина. На столике – две чашки чая, одна полная, а вторая почти пустая. Потом нарисованная Гермиона поднимает голову и машет ненарисованной Гермионе рукой, удивляясь – почему та не улыбается в ответ?
Многие ученики Хогвартса без труда смогли бы узнать в мужчине бывшего профессора Зельеварения, недавно погибшего директора Северуса Снейпа…
Гермиона, настоящая, не с фотографии, прикусила губу, чтобы снова не разрыдаться. Воспоминания нахлынули, заставляя снова застонать от отчаяния. Гермиона так хотела все забыть, научиться снова жить… Но она не могла забыть.
– Гермиона, где ты? Спускайся немедленно!
Чертов придурок!
Захотелось его ударить, сильно-сильно, наотмашь, чтобы ладонь начала зудеть. Ударить до боли в руке – чтобы и себя почувствовать живой, чтобы стереть это злобно-тупое выражение с его лица.
Северус, почему ты погиб?...
Гермиона его любила. Почти без памяти, почти навечно, такого, каким он был – «почти» потому, что о всепоглощающей любви к этому человеку говорить было нельзя. Его нельзя было любить как друга, как мужчину, как любовника; им можно было только восхищаться, ловить каждое его слово. Просто жить им.
Она никогда не говорила о своих чувствах, как и он. Казалось, в этом не было необходимости – они и так все знали. Но сейчас Гермиона жалела об этом: о том, что в свое время не прошептала эти три слова. Такие простые, такие обычные – но в них была вся жизнь, теперь уже пустая и никчемная.
О карьере теперь и не могло идти речи – Рон, милый, добрый, нескладный и глуповатый Рон Уизли оказался настоящим тираном в семье. Он требовал порой невозможного, хотел, чтобы Гермиона была идеальной: идеальная героиня войны, идеальная ученица Хогвартса, идеальная дочь и подруга, – он удивлялся, почему она не смогла стать идеальной женой? Самой красивой, самой любящей, самой правильной по его критериям.
Иногда Гермиона задавалась вопросом: зачем она вообще вышла замуж? Замуж за него?
Ведь она его не любила, нисколько. Скорее, просто привыкла, и эта привычка теперь уже, наверное, навсегда погубила ее жизнь: вряд ли муж согласится на развод.
Северус… Она не успела с ним даже попрощаться…
– Гермиона, я долго буду тебя ждать?! – раздался крик снизу.
– Вечно, – еле слышно пробормотала Гермиона.
Снова появилась какая-то пустота. Подобрав фотографию и спрятав ее в карман, Гермиона вышла из комнаты и, нацепив на лицо маску безразличия, спустилась вниз.
– И что это такое?
Она не обратила внимания на его фразу. Просто прошла мимо – в прихожую, где висели вещи, и накинула почему-то обычное маггловское пальто. Схватив шапочку с помпоном, обвязав вокруг шеи шарф, Гермиона уже взялась за ручку двери, когда услышала сзади:
– Гермиона? Что это значит? Куда ты собралась? Сегодня Рождество, его нужно отмечать вместе с близкими людьми дома, а не шататься Мерлин знает где! Немедленно раздевайся и иди на кухню. Так и быть, я сварю кофе.
– Вот именно, Рон Уизли. Рождество надо встречать с близкими людьми.
Она вышла из дома, громко хлопнув дверью и оставив стоять совершенно ошарашенного мужа одного.
И поэтому сейчас она одиноко шла по улицам города, медленно переставляя ноги, зачерпывая носками ботинок комки снега. Нерадостные мысли путались в ее голове, не давая сосредоточиться на чем-то одном: она думала о том, что Северуса больше нет, что Рон сильно изменился, что другие счастливы, а она – почему-то – нет. Гермиона совершенно ясно осознала, что выйти замуж за Рона было ужасной ошибкой, которую исправить уже нельзя…
Особенно резкий порыв ветра распахнул полы пальто, обжигая ноги холодом. Гермиона уже больше трех часов бродила – от магазина к магазину, от кафе к кафе, от одного фонаря до другого…
Как же хотелось все изменить: и этот брак, и эту войну, и даже всю свою чертову жизнь, которая не давала никакого удовлетворения. Хотелось любви… Которую она так и не получила от мужа: приказы, упреки, нелепые «занятия любовью»…
Настоящую, цветную жизнь ей лишь на мгновение показал Северус – тогда еще профессор Снейп, ведь она никогда не решалась назвать его по имени.
Руки мерзли без перчаток – Гермиона уже не чувствовала тыльной стороны правой ладони. А люди все шли мимо, такие веселые, такие счастливые. А Гермиона не обращала на них внимания: она шла, сама не зная, куда. Невысокие дома с покатыми крышами, уменьшенная квиддичная площадка, поющий детский хор, несколько мужчин в костюмах Санта-Клауса…
Все, как обычно и бывает в Рождество.
Гермиона свернула через старый сквер на пустырь: туда, где – она точно знала – было всегда тихо. Но тут же удивленно остановилась: на заброшенном, навечно всеми забытом пустыре стояла маленькая церквушка. Деревянная, совершенно не примечательная, самая простая. Откуда она тут взялась? Еще вчера тут ничего не было… Темная магия? Надо немедленно уйти отсюда и сообщить в Министерство!
Но Гермиону неотвратимо потянуло вперед – как будто что-то звало, кричало подойти поближе.
Скрип открываемых дверей, запах ладана, слабое освещение от желтых свечей… И посередине зала – алтарь с огромной иконой, на которой Богоматерь в окружении волхвов склонилась над младенцем. Завороженная Гермиона стояла перед золотой рамой, не в силах пошевелиться и отвести взгляд: такая живая боль, грусть и одновременно радость были во взгляде святой, такая родная усталость, что Гермиона почти узнала в женщине себя.
Легкий порыв ветра и еле слышный скрежет. Грейнджер повернула голову направо и увидела маленькую комнатку-будку – исповедальню. Несколько шагов – и она уже сидит на жесткой неудобной скамейке внутри.
– Святой отец?
Несколько мгновении была тишина, а затем раздался мягкий, приятный старческий голос:
– Да, дочь моя. Я тебя слушаю. Ты хочешь покаяться в своих грехах?
– Я… я не знаю… наверное, да… мне нужно назвать свое имя? Ой, нет, конечно же, нет… Я просто хотела сказать…
Гермиона замялась, не зная, стоит ли говорить обо всем, что накопилось у нее на душе, но тут же священник, видимо, поняв, как ей тяжело, тихо сказал:
– Сегодня Рождество. Сегодня Господь может простить даже самые тяжкие грехи…
И Гермиону прорвало: она начала рассказывать всю историю своей жизни – жизни, больше похожей на страшный сон, кошмар.
– Я поражена гордыней и завистью… Я завидую людям, потому что они счастливы. Приходя домой, они знают, что дома их кто-то ждет, что им там рады… А я – нет. Я не люблю своего мужа. Сама не знаю, зачем приковала себя к нему, но я его не люблю… Наверное, это война: она крепко связала нас такими нитями, которые разорвать уже невозможно… А я так хочу быть счастливой, хотя бы чуть-чуть, хотя бы иногда…
Священник ее не перебивал, а Гермиона все говорила и говорила: о том, как она возненавидела семью Уизли, как устала от постоянных поучений свекрови, комментариев Перси, пустоты в глазах Джорджа… Война оказалась слишком тяжелой, а цена победы, как бы банально это ни звучало, слишком высокой: жизни сотен, тысячей людей, покалеченные судьбы…
– … они все мертвы… А ведь так хотели жить! Ремус… вот Ремус и Нимфадора – у них был сын, что теперь с ним будет? Что будет со всеми нами? Почему умерли люди, которые не должны были умирать? И почему жива я? Ведь я не хочу… Не хочу этого: этой бесконечной боли и горечи, что съедает меня изнутри, сжигает, словно кислота… Не хочу такого существования.
Гермиона на секунду замолчала, а затем продолжила:
– Я ведь была счастлива… Когда-то очень давно – целую жизнь назад. Счастлива с ним. Северус… Я любила его, любила так, что порой боялась этого. Сначала уважала, ведь он столько делал для всех нас. Он был великолепным учителем, превосходным деканом – для слизеринцев и желать большего нельзя было. Он шпионил… Столько лет, пока все думали, что Мальчик-Который-Выжил победил Того-Кого-Нельзя-Называть, профессор Снейп жил в постоянном напряжении: он-то знал, что все было совсем не так. Он ждал мгновения, когда весь этот глупый равнодушный мирок рухнет, пошатнется от нового удара. Он выжидал… его нельзя было назвать приятным человеком. Он не был ни красивым, ни вежливым, ни добрым… Да вообще, любых положительных черт в нем было не сыскать… Он принадлежал Тьме. Не злу, черному злу из детских сказок, какой-то утрированной карикатуре. Но было в профессоре что-то, что покоряло. Не харизма, не обаяние, даже не высокие моральные ценности. Что-то другое. Я воровала у него ингредиенты – вначале; старалась быть на уроках лучшей, чтобы он меня заметил – позднее. И не огрызалась на снятые баллы… Я поняла, что влюбилась на него, на шестом курсе. С начала года я начала ощущать смутное волнение. И приходила к нему, каждый раз пытаясь понять, что происходит. В тот, наш первый, раз он меня не выгнал: как будто знал, ожидал, что так все и случится. А может, и, правда, знал? И я приходила к нему, тайно сбегала в подземелья.
Гермиона снова замолчала. Ее устремленный в никуда взгляд мог бы напугать, слезы, стекающие по щекам, – вызвать жалость… А она сидела и переживала все те мгновения, все те счастливые дни…
– А потом вся школа узнала об убийстве Дамблдора. Меня словно обухом по голове ударили – я не верила, в отличие от остальных. Сначала не верила, а потом… наверное, именно тогда я поняла, что больше не будет «нас», останутся только «я» и «он». И я возненавидела: себя – за то, что любила; Гарри – за то, что он это все рассказал; Рона – за то, что злорадствовал. Весь мир – просто за то, что он был. Это не-совсем-предательство, а я так и не поговорила с Северусом. А потом он умер. И все стало каким-то другим: стало на все наплевать, жизнь стала безынтересной и серой, как черно-белое кино на испорченной ленте.
Гермиона рассеяно покрутила обручальное кольцо на безымянном пальце – простой тонкий ободок из золота.
– Я думала, все образуется, все станет на свои места. Но не образовалось, не стало. После замужества, глупого, ненужного, фатального, жизнь так и не вернулась: черно-белое кино упорно крутило свои скучные кадры… Я не хочу так, я устала. Лучше вообще не жить, чем жить вот так – бесцельно пропуская день за днем, в поисках хоть какого-нибудь смысла.
– Не говори так, девочка. Господь дал нам жизнь, и, значит, для этого были причины. Все будет хорошо, дочь моя.
– Не будет уже, я не заслуживаю счастья. Вы же слышали: вся моя жизнь – это ошибки и грехи, нет ни одного воспоминания, за которое я бы могла зацепиться. Вся память о Северусе, о нашей любви покрылась смрадом моего неверия и предательства – ведь я предала, усомнившись в нем.
– Заслуживаешь, причем как никто другой. Сегодня Рождество. Иди, поставь свечу и загадай желание – в такую ночь можно надеяться на любое, даже самое невероятное чудо. Иди.
Тихий шорох шагов, тишина – священник ушел, оставив Гермиону в одиночестве. Она поднялась с деревянного сидения, скрипнула дверцей и вышла. Большая икона снова поразила ее своим величием, только теперь в глазах Богоматери не было боли – в них было прощение, грусть, понимание.
Маленькая свечка лежала на столе у алтаря, рядом с подносом. Гермиона взяла ее в руки и несмело зажгла, думая о том, что можно было загадать.
Северуса? Но мертвых ничто не может воскресить.
Забвения? Но она не хочет забыть крохи того счастья, что все же у нее когда-то были.
Любви? А чьей…
Со вздохом она поставила зажженную свечу на подставку.
Гермиона ничего не загадала: а что она могла пожелать? Имела ли она на это право – желать что-то для себя, когда другим могло быть гораздо тяжелее?
– Не могу. Будь что будет, – Гермиона смотрело прямо в глаза святой. – Пусть будет правильно. Я не могу решать или, тем более, приказывать, ведь слишком многое уже потеряла. Пусть решают ангелы…
И пошла к выходу. Уже затворяя за собой дверь, Гермиона услышала, как ей показалось, шепот:
– Рождество… даже самое невероятное чудо…
И почувствовала легкий, невесомый поцелуй в лоб.

* * *

На улице была метель. В темном небе бушевал ветер, клоня деревья почти к самой земле. Казалось, Гермиона провела в церкви несколько часов: все улицы как будто вымерли, не было видно ни одного человека, не горел ни один огонек в окнах.
Плотнее закутавшись в шарф, Гермиона поспешила домой – она уже решила, что сегодня уйдет от Рона. Соберет вещи, выскажет ему все, что думает, и уйдет навсегда. Неважно, куда – лишь бы больше не жить, нет – не существовать – так! Невыносимо…
Резкий удар, боль в плече, мелькнувшая мысль о вывихнутом плече и картина, увиденная за секунду до падения: метнувшая в переулок темная фигура в плаще с капюшоном…
Открывать глаза не хотелось, плечо болело.
– Мисс, с вами все в порядке? Я увидел, как вы поскользнулись, но не успел подхватить. Вы сильно ударились, да? Давайте я помогу вам встать…
Гермиона открыла глаза: яркое голубое небо, приветливое солнце, пушистые снежинки на ресницах – на лице напротив. Улыбающийся мальчик лет шестнадцати, с забавно торчащими из-под шапки ушами…
– Что?.. Где я? Я упала?
– Да, мисс.
– Ох, – спрашивать, почему сейчас день, Гермиона боялась. – Ой, сегодня же Рождество?
Мальчик удивленно посмотрел на нее:
– Да, мисс… Может быть, вызвать врачей из Мунго?
– Нет, не стоит беспокоиться.
– Вы уверены? Вы побледнели…
– Да, совершенно, – Гермиона улыбнулась и уже тверже встала на ноги, прекратив опираться на руку неожиданного помощника. – Спасибо, мне уже намного лучше. Наверное, стоит пойти домой и полежать.
– Да, мисс. Счастливого Рождества! – и мальчик, напоследок улыбнувшись, убежал.
Гермиона растерянно стояла посреди улицы. Вокруг, неся в руках большие свертки, сновали прохожие, играли в догонялки и плюй-камни дети, продавец воздушных шаров и сувениров призывал покупателей успеть приобрести его товар. И сама Гермиона почему-то не ощущала прежнего давящего чувства усталости – хотелось радоваться вместе со всеми, прыгать на одной ножке и с воздушным шариком в руке, и улыбаться, улыбаться, улыбаться…
Дома что-то было не так. Только зайдя, Гермиона остановилась как вкопанная: прямо напротив входа была не гостиная в жутко-оранжевых тонах, обклеенная плакатами «Пушек Педдл» – любимой команды Рона, а просторная гостиная-библиотека нежного бежево-коричневого оттенка. С возвышающимися до потолка книжными полками, красивым камином, удобным диваном и маленьким столиком перед ним – с раскрытым журналом «Вестник Алхимии» на странице с заголовком «Лучший зельевар года»
Не может быть. Нет. Такого просто не могло случиться!
Гермиона схватила журнал, сминая страницы.
Нет, ей не показалось.
На фотографии хмуро смотрел на вручителя награды Он.
Северус Снейп.
Северус.
Снейп.
Пропуская строки, Гермиона скользила взглядом по содержанию статьи.
«Герой войны… с орденом Мерлина первой степени… профессор Хогвартса… Мастер алхимии… трижды зельевар года – теперь и в четвертый раз получил это звание…»
Без сил опустившись на пол перед диваном, Гермиона уставилась в никуда. Он жив. Он все-таки жив.
Она не могла в это поверить. Неужели?..
Хлопнула входная дверь, послышалось шуршание бумажных пакетов, а затем раздался голос:
– Гермиона, ты дома? Я вернулся.
Такой знакомый, такой родной, такой почти забытый…
– Северус?.. – робкая надежда начала зарождаться в измученной душе, захватывать и собирать осколки, сметая в совочек теперь уже ненужный пепел после возрождения.
Северус зашел в гостиную в пальто – с засыпанными снегом плечами, с морозным облачком вокруг. Слабая, почти незаметная улыбка чуть тронула его губы – но зато в глазах отразилось целое море чувств: и нежность, и радость, и любовь. Гермиона вскочила и кинулась к нему в объятья.
– Северус, я так соскучилась! Я люблю тебя, очень люблю.
– И я тебя, – он мягко отвел прядь всклокоченных волос, упавших ей на нос. – Соскучилась? Меня же только с утра не было. Я понимаю, что это очень долго, – саркастичная нотка скользнула в его голосе, – но ты сама прекрасно знаешь привычки Альбуса. Он просто не может прожить без чаепития и своих лимонных долек. Кстати, подарок, который ты просила передать, очень понравился Альбусу. Он сказал, что еще никогда не пробовал сливочную пастилу с карамелью внутри, и я боюсь, что это ни к чему хорошему не приведет…
– Альбус?
– Да, – Северус повесил пальто на вешалку, отряхнул волосы от капелек воды и снова повернулся к ней: – Что с тобой? Ты немного взволнована. Я, конечно, понимаю, что это наше первое совместное Рождество, но поверь, оно не будет настолько ужасным, как ты боишься.
– Да что ты! – Гермиона все никак не могла от него оторваться: всматривалась в такие любимые черты лица, целовала ладони и эти чудесные пальцы, слушала его голос.
– Давай пойдем на кухню, я купил индейку, и ее, наверное, надо зажарить.
– Идем…
Пока Северус мыл овощи, Гермиона краем глаза наблюдала за ним. Какое-то чувство нереальности происходящего не покидало ее: Северус жив, Северус тут… С ней.
– Гермиона, не смотри на меня так. Или я подумаю, что у меня выросли рога, чего я себе никак не могу позволить, уж уволь. Лучше разделай индейку, – и замер.
Птица оказалась большой, упитанной, красивой в своем общипанном благородстве. И уже распотрошенной.
– Но, Северус, она уже…
– Гермиона, – с нажимом произнес он.
Пожав плечами, она положила тушку на стол и начала разделывать. И тут же почувствовала что-то под рукой. Вытащив руку из индейки, Гермиона увидела бархатную, правда, чуть запачканную маленькую коробочку – в таких обычно дарят украшения.
Грейнджер неуверенно посмотрела на Снейпа, словно спрашивая разрешения открыть. Он кивнул.
Щелчок – и перед ее глазами красивое платиновое кольцо с огромным сверкающим изумрудом. «Слизеринец во всем», – мелькнула мысль.
Теплые мужские ладони накрыли враз заледеневшие женские.
– Гермиона, ты выйдешь за меня замуж?
Гермионе казалось, стук сердца бил в уши как набат. Слезы подступили к глазам, нестерпимо захотелось закричать от счастья. Она подняла голову и встретилась глазами с любимым.
– Да.

* * *

Ночью, когда Северус заснул, Гермиона прокралась в библиотеку. Она вовсе не хотела взять почитать какую-нибудь книжку, нет. Ее целью являлось совсем другое…
В дальнем углу, в специальной стойке лежали подшивки «Ежедневного Пророка». Гермиона взяла стопку за последние полгода и начала листать.
Заголовки мелькали один за другим, статьи пролистывались в поисках нужной информации… Вот оно!
«ВНИМАНИЕ! ПРАВДА О ВЕЛИКОЙ БИТВЕ!
Нашему специальному корреспонденту удалось взять интервью у Альбуса Дамблдора сразу после битвы при Хогвартсе. Он рассказал нам шокирующую правду – о том, что на самом деле происходило все это время. Все мы помним о смерти Альбуса Дамблдора, предательстве Северуса Снейпа и многом другом, и только сейчас выпала возможность узнать ответы на интересующие нас вопросы.
СК: Скажите, как удалось имитировать вашу смерть? Все мы помним это заявление Гарри Поттера о том, что он видел на Астрономической Башне…
АД: Да, поистине это было сложно. Но нет пределов магии, нужно лишь уметь ее направить в нужное русло.
СК: Трансфигурация?
АД: Именно! Дело оставалось за малым: разыграть оставшиеся пункты плана, с чем мой друг Северус справился все-таки великолепно.
СК: Так значит, он никогда не был на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть?
АД: Вольдеморта, называйте вещи своими именами. Профессор Снейп всегда нам помогал, и сомневаться в его преданности общему делу было бы кощунством.
СК: М-м-м, безусловно, вы правы, никто и не сомневался…»
Дальше в статье была какая-то хвалебная чушь о Министерстве, разгромные комментарии о пойманных Пожирателях Смерти. В следующих нескольких номерах – о судах. Поцелуй дементора всем сторонникам Вольдеморта.
И затем – такое красивое будущее, надежда на счастье: описание всего того, что произошло с магами после войны – реформы Министерства, восстановление Хогвартса, свадьбы Гарри и Луны, Невилла и Джинни, Рона и Парвати… И бредово-романтические сопли про них с Северусом.
«Трудная судьба профессора, полюбившего свою ученицу… долгая дорога к счастью… наконец, взаимный ответ…»
Гермиона еще долго листала подшивки – смотрела всю ту жизнь, что она пропустила, и слезы медленно текли по щекам.
Мрак ночи сменился для нее ясным утром. Так бывает всегда... Но лишь сегодня стало возможным отличить это от того, что было раньше. Осознание жизни, юной и чистой, и глубокой веры в светлое будущее внезапно вошли и прочно укрепились в ее воспаленном мозгу.
Что-то случилось. Что-то, что разорвало эту мертвую тишину, границу между тем, что мирно дремало в пучине сознания – совокупностью безумных мечтаний и желаний – и тем, что составляло всю эту предыдущую реальность.
В борьбе идеального будущего и реального настоящего зародилось что-то новое, что-то ранее не существовавшее и неизведанное...
Вкусно запахло весной, и наконец-то расцвели в этой израненной душе первые нежные подснежники.
Гермиона встала и вернулась в спальню. Северус спал, и поэтому она, чтобы не разбудить его, прикоснулась к губам легким поцелуем. Он что-то проворчал во сне и перевернулся на живот, подмяв под себя будущую жену. Гермиона счастливо улыбнулась.
Да, под Рождество сбываются даже самые невероятные желания.

@темы: снейджер, фанфик

---

фанфик "Ты наконец-то счастлив?"

Название: Ты наконец-то счастлив?..
Автор: LimonQ ([email protected])
Бета: Любаша
Жанр: роман \ ангст\ драма
Тип: Гет
Пейринг: несбывшийся ГГ \ СС
Рейтинг: РG-15
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклаймер: героев – Роулинг, проверку грамматики – ворду, буквы – алфавиту.
Саммари: Он был в ее сердце 13 лет. Она была в его сердце на 29 лет дольше.
Комментарии: фик написан на Рождественский конкурс на Тайны Темных Подземелий. Использован текст и сюжет песни Наутилуса. Фик также написан в подарок ко дню рождения замечательного автора – Любаши =)
Варнинг: АУ 7 книги. Возрастное несоответствие. POV нового персонажа

* * *

Соседка скажет, что они приходили,
Найдет повестку в дырке замка.
Соседка скажет, что они позвонили,
Но не дождались шагов старика.
Грошовый счет в казенном конверте
За непогашенный мертвым ночник,
Ему не скрыться от нас после смерти,
Пока мы помним, что он наш должник.
Соседка скажет, что он был домоседом
И очень громко стонал по ночам,
Пренебрегал ее разумным советам
И никогда не обращался к врачам.
Соседка скажет, что его не любили,
Но никто не помнил, почему и за что,
Соседка скажет, как легко все забыли
Импозантный призрак в нелепом пальто.

Наутилус Помпилус «Город братской любви»


– Рассказать что-нибудь об этом мужчине? Вы же понимаете, что я не могу – это совершенно некультурно… Но, так и быть, я думаю, что могу вам довериться, – сплетница-старушка склонилась к самому уху совсем еще молодой девушки лет двадцати пяти – двадцати шести. Прытко Пишущее Перо, спрятанное в огромной спортивной сумке и невидимое для посторонних глаз, тут же встрепенулось и приготовилось писать. Старушка, неодобрительно косившаяся на яркий лак на ногтях корреспондентки, ничего не сказала: конечно, каждый мог самовыражаться так, как хотел.
– Он поселился у нас не очень давно, около семи лет назад, ему тогда было лет шестьдесят пять на вид. Никто даже и не помнит, как он оказался в доме, но сразу стало понятно – это был совершенно невоспитанный человек, пренебрегающий советами умудренных жизнью людей… Он очень редко выходил из дома, никогда ни с кем не разговаривал. И все время был в этом своем нелепом пальто, застегнутом до самого горла – очень широком, черном, так ему не шедшем: его и так нельзя было назвать красавцем, а уж в такой одежде сосед становился похожим на коршуна. А однажды я услышала, как он кричал – я сначала подумала, что что-то случилось, а потом поняла, что он кричал во сне. Потом он начал чахнуть прямо на глазах: все время кашлял, не мог остановиться. Ходил сгорбленный, а в глазах была такая боль и безысходность, что мне становилось страшно. И все время шептал: «Гермиона, Гермиона»… Наверное, это его жена, кто знает?.. Чужая душа – потемки. Его имя? Ох… Как же его звали-то? Сервер… нет, Северус Снейп, верно? – старушка повернула голову к сидящему рядом деду. Тот встрепенулся, рассеянно кивнул и снова задремал. – И вот он уже год как умер.

* * *

Он так надеялся, что сможет исчезнуть из ее жизни, дать ей шанс на нормальное существование… Но не смог. Все эти годы, все эти дни после того, как он трусливо сбежал от нее, все эти воспоминания не давали ему покоя.
Снейп погрузился в прошлое: омут памяти призывно стоял перед ним, маня своим серебристым содержимым. Бродя по воспоминаниям, переходя от одной картинки к другой, он вспоминал ее, первокурсницу – девочку с непричесанными волосами и большими зубами, – и понимал, что уже тогда она зацепила его.
Что было в ней? Ничего особенного… Он видел в ней лишь самого себя в далеком детстве: требующего признания, уважения, старающегося показать, что он сам чего-то стоит…
Годы шли, Грейнджер росла, картинки менялись. Но он не видел изменений: все те же угловатые коленки, те же волосы, только зубы стали меньше… Однако острота ума, живой блеск в глазах не давали ему покоя: Снейп чувствовал какую-то смутную связь, волнение от ее близости. Он даже ревновал ее к Поттеру и Уизли, как будто имел на это право, как будто она была его.
Ее учеба в Хогвартсе, курс за курсом; гонки вместе с Поттером за хоркруксами, битва у Хогвартса… Она притягивала его…
Некоторое время на ее шестом курсе он думал, что влюблен. Да, собственно, так и было.
И, как ни странно, она отвечала взаимностью…
Семнадцатилетняя девочка и тридцатишестилетний мужчина. Учитель и ученица. Магглорожденная и Пожиратель Смерти. Гермиона Грейнджер и Северус Снейп.
Они были.
Северус поражался сам себе: как такое могло случиться? Не только то, что он позволил этому произойти, а то, что Гермиона смогла ответить ему взаимностью? Она дарила ему свет, надежду, любовь. Приносила в его жизнь гармонию… Носительница имени «Гермиона», она просто не могла быть другой…
Они проводили совершенно безумные ночи и такие же безумные дни. Снейп не понимал, почему она все еще была с ним? Ведь он ничего не мог дать ей в ответ… Разве что нерастраченную за годы одиночества любовь. Темную, жгучую, преданную любовь. И все.
А потом эта битва… эта чертова смерть-не-смерть… Если бы он знал, что магия захочет поиграть с ним еще и еще в свои дурацкие игры, он бы убил себя сразу, там, в хижине.
Но он не знал. Как и не знал того, что спустя три месяца очнется в маггловской больнице. Искалеченный, слабый, пустой.
И именно тогда Северус решил, что навсегда покинет ее – Гермиона как раз уверена, что он мертв, что ее ничто больше с ним не связывает. И он скрывался: жил в забытых Мерлином маггловских деревеньках, вел почти отшельнический образ жизни…
Изредка узнавал о ее судьбе после войны.
Северус тяжело вздохнул: в свои семьдесят два года, что по меркам волшебников было не так уж и много, он чувствовал себя мертвым. И было отчего: вся его жизнь была мукой, долгой, ужасной, ведущей к забвению. Теперь в ней не было никакого смысла.
Гермиона вышла замуж за Уизли спустя шесть лет после его, Северуса, «смерти». Ему тогда было всего сорок три года… А жить уже не хотелось.
Он был в ее сердце тринадцать лет. Она в его сердце на двадцать девять лет дольше…
Но навряд ли будет больше: инфекция уже разъела его легкие, он уже не может кашлять без крови… Еще протянуть хотя бы пару месяцев.
Надоедливая старушенция из соседнего дома замучила своими советами и рекомендациями, какого врача следует посетить. Северус из последних сил сдерживался, чтобы не послать ее к черту – ему совершенно не хотелось лечиться. Зачем?
Днем боль притуплялась, становилось чуть легче.
А ночью ему снились эти сладкие кошмары. Их с Гермионой ночи: когда она приходила к нему, такая красивая, светлая, чистая…
Ему виделись ее полузакрытые глаза, ее кожа, ее припухшие губы. Слышались ее стоны, совсем тихие, почти неслышные – она всегда стеснялась себя. С бешеной страстью, совершенно без предрассудков она дарила ему такие ласки, о которых он и мечтать не смел, но…
Странная девочка: ночью она отдавала ему себя всю, была открытой, а днем краснела и смущалась, как школьница. Как школьница, вот же каламбур…
Ее совершенное тело, ее прекрасный голос, ее любовь. Сейчас ничего этого у него не было.
Сейчас у него была только смертельная болезнь и нескончаемая боль.
Северус Снейп не знал, что он не проживет не только еще хотя бы два месяца, но и не протянет даже трех недель.
А меньше, чем через год, умрет Гермиона. И ее дочь, Роза Уизли, так похожая на свою мать, придет на его могилу.

* * *

Роза Уизли кивала старушке, слушала с таким вниманием, словно от этого зависела ее собственная жизнь.
Мама…
Так вот какой была ее первая любовь, та, которую она не забыла до самого последнего вздоха.
Месяц назад мама умерла. А Роза нашла в ее вещах старое, неотправленное письмо.
Дочь прочитала, удивилась, замкнулась. Столько всего было в этом запыленном пожелтевшем клочке бумаги, что она заплакала.
То письмо перевернуло всю жизнь, разрушило весь тот розовый мирок, в котором она жила.
Она вспомнила все то, что рассказывала ей мама – рассказывала в детстве, словно сказку: красивая любовь, такая настоящая, заканчивающаяся свадьбой и счастьем влюбленных.
Сказка была красивой – почти как о Красавице и Чудовище. Там были и подземелья, и злой маг, и испытания любви. Предательства было немного, но зато много было друзей… И в конце – победа над злодеем, свадьба Красавицы и… Чудовища?..
Маленькая Рози думала, что это про маму и папу.
Но нет.
Мама-то там была, в сказке, а вот папа – нет.
Только теперь Роза поняла, что это был Северус Снейп.
Она узнала все. Пусть на это потребовался месяц поисков, раскопок в завалах книг и газет, нескончаемых вопросов к маминым знакомым, но она добилась своего. Она восстановила каждую деталь жизни Гермионы Грейнджер, пусть даже и пришлось влезть в ее личный дневник. Расставила по кирпичикам жизнь героини Великой Войны, вызнала все ее тайны.
Роза снова рассеянно кивнула все еще что-то рассказывающей бабушке, подхватила сумку и пошла прочь. Теперь она знала, что надо делать.

* * *

На могиле Северуса Снейпа было грязно, краска кривой оградки облупилась.
Но за краешек гранитного надгробия был заткнут порвавшийся конверт с недошедшим письмом, а рядом лежала красивая алая роза. Одна.
«Ты умер шесть лет назад. Я осталась одна. Я не знала, как буду жить без тебя, совсем не представляла – как? Мы были вместе – когда-то очень давно, в прошлой жизни. Я любила тебя безумно, безудержно, а ты боялся этих чувств, ты считал, что не заслуживаешь даже капли доброты и сострадания. А зря – ты, именно ты и никто другой не был более достойным счастья.
Ты наконец-то счастлив? Я спрашиваю это сейчас в своем письме, ведь при жизни я никогда не задавала тебе таких вопросов, все равно ты бы не ответил. Ты не любил сантименты. Еще бы, с таким-то характером… Совершенно не простым, да и откуда вообще взяться простому характеру у тебя?! Когда с детства ты был окружен страшными в своем моральном уродстве людьми. Отец, взбалмошный, вспыльчивый и вечно пьяный ирландец, и мать, гордая наследница чистокровного семейства, передали тебе всю свою заносчивость и взрывную ярость. Свободолюбивый, независимый, резкий... Ты все равно был мне дорог, как никто другой. Появлялись и исчезали друзья, проходили года, но не менялась моя любовь к тебе.
Недруги и друзья постепенно уходили, оставалось только одно – то чувство, в котором мы сами себе так упорно отказывали. Окружающих меня людей, впрочем, становилось также с каждым годом все меньше и меньше – естественным образом. А я жила, без тебя. Не раз мне в голову приходила мысль умереть. Но я тут же ее отбрасывала. Я знаю, как ты хотел, чтобы я жила…»

И ниже – тем же почерком, только более свежий цвет чернил, как будто написано вчера:
«Я скоро умру. Я чувствую это. Скоро я буду с тобой, Северус, и тогда начнется наша жизнь. Та наша сказка, которую я так любила рассказывать Розе.
Ты наконец-то счастлив, Северус?..»

@музыка: Наутилус Помпилус - Город Братской Любви

@темы: снейджер, фанфик

---

фанфик "Рождество"

Название: Рождество
Автор: LimonQ ([email protected])
Бета: Slayer
Гамма: Любаша
Жанр: Роман\ангст
Тип: гет
Рейтинг: G
Размер: мини
Статус: Закончен
Саммари: Там - чудо, настоящее рождественское чудо. Кому-то подкладывают под праздничную елку свертки с подарками - игрушками, книгами, сладостями, а кому-то за свой подарок приходится бороться: для маленького мальчика сегодня действительно Рождество - новое рождение…
Комментарии: Данный фик планировался на конкурс Рождественских сказок на Тайны Темных Подземелий, но был ужасно мной раскритикован и засунут в дальний угол. Однако все-таки меня уговорили просто его вылжить. Фик является сиквелом к "Победителям" Любаши, прочтение которого очень желательно: www.severushermione.clan.su/forum/19-1933-1
Разрешение автора получено. И большое, просто огромное спасибо Любаше, что пинала меня, когда надо, и вылавливала отсюда все сопли и пафос =)
Варнинг: АУ, ибо Снейп жил, жив и будет жить вечно. И не говорите мне потом, что не видели.


* * *

Мужчина и женщина медленно идут по заснеженной улице. Он – осторожно ступая по чистой протоптанной тропинке, она – бережно поддерживая его под локоть. Люди, попадающиеся навстречу, удивленно рассматривают их. Слепой зельевар и его жена до сих пор считаются одной из самых романтичных пар магической Британии. Хотя сами Северус Снейп и Гермиона Грейнджер так не считают. Они вообще не задумываются об этом…
Огни магазинов освещают прохожих, дома украшены разноцветными лампочками и игрушками – завтра Рождество. Ослепительно-цветной – от мигающих разноцветных фонариков – оседает пушистой сказочной шапкой на вязаном гермионином берете снег. Но она его не стряхивает, ей нравится. Нравится эта предпраздничная суета, эти спешащие люди: спешащие в еще не закрывшиеся магазинчики купить подарки родителям, детям, друзьям… Она, словно маленькая девочка перед нарядной елкой, застывает около украшенных витрин, заново читает уже вызубренные наизусть вывески и афиши – как будто впервые их видит. И крепко держит за руку идущего рядом мужчину, с тонкими дрожащими пальцами, с болезненно бледным лицом.
Неожиданно он поскальзывается и, стремясь удержать равновесие, крепко обнимает и прижимает к себе Гермиону – но нос утыкается в пушистые снежинки.
– У тебя весь берет в снегу, – Северус недовольно отфыркивается.
– Извини, – она торопливо стряхивает блестящие кристаллики, уже начавшие таять, с его щеки, подбородка, волос. – Не заметила.
– Неужели? – он вопросительно приподнимает бровь и скептически хмыкает: – Не верю.
А она его все равно любит…
Гермиона смущенно улыбается, хоть и знает, что Северус этого не видит. Вдруг она вздрагивает, прислушивается, пытается найти что-то взглядом и уже спустя секунду тянет его в сторону:
– Северус, ты только послушай! Там поют рождественский гимн! Мы желаем вам… Идем же!.. счастливого Рождества! Мы желаем вам счастливого Рождества, – они уже стоят около маленького хора, и Гермиона счастливо подпевает детям из приюта, – и Нового года!..
– Долго нам еще? – Северус недовольно ворчит, Гермиона немного грустнеет, но тут же дарит детям широкую улыбку.
Несколько монет и конфет падают в специально поставленный для них котелок, а Гермиона и Северус идут дальше. Она мягко направляет его, чтобы он не оступился, но этого даже не видно: кажется, будто это он ведет их среди сказочного царства.
Вон уже виден их дом: очень маленький, одноэтажный, но аккуратный – с выкрашенным белым забором, с вычищенной дорожкой, с цветочным горшком на подоконнике.
– Северус, – робко начинает Гермиона.
– Что ты еще хочешь, женщина? – устало спрашивает он.
Гермиона неловко прокашливается и продолжает:
– Северус… Давай возьмем себе котенка.
– Что? Я не ослышался?
– Эм-м-м… Просто я подумала, что мы живем вдвоем…
– Гермиона, ты взрослая, разумная женщина. Не думаю, что кот в доме – это необходимость. Он будет требовать ухода, внимания, да и может залезть в лабораторию, – в голосе звучит укор, как будто он отчитывает маленького ребенка. – К тому же, у тебя уже есть один камень на шее. В виде меня, – теперь в его голосе обреченность и горечь.
– Не говори так! Я вовсе не думаю, что ты отягощаешь мою жизнь, – Гермиона хмурится и уже открывает рот, чтобы все ему высказать об этом: – Ты Зельевар года, Мастер алхимии, профессор Хогвартса…
– Бывший профессор, не могу не отметить.
– Не перебивай меня! И не хмыкай! Обуза он, видите ли…
Снейп удовлетворенно улыбается, а Гермиона понимает, что он просто хотел избежать разговора на эту тему. И даже знает, почему.
До сих пор, стоит Гермионе увидеть какую-нибудь умильную кошачью мордочку, она не может удержаться от вздоха. Живоглот, ее любимое рыжее чудо, погиб так глупо прошлой осенью. Мальчишки одинаково жестоки, как в маггловской Британии, так и в магической. Гермиона еще помнит пустые глаза Живоглота, смятые комки рыжей шерсти, запекшуюся кровь.
Снова вздрагивает, трясет головой и, продолжая вести мужа под руку, говорит:
– Все-таки, давай возьмем себе кота. Ну, хорошо, можно не кота, а какое-нибудь другое животн…
Фраза резко обрывается, Северус напрягается – он больше не чувствует руки жены на своей. Зато слышит ее удивленный возглас и торопливые шаги.
– Гермиона?
Она не отвечает. Он стоит почти перед самой калиткой их дома и не может пошевелиться.
– Гермиона? – и чуть громче: – Гермиона!
– Северус, тут… – она не может подобрать слова. Он слышит, как судорожно она дышит, слышит шелест ткани. – Тут коробка. А в ней – ребенок.
– Ребенок? – Звук рвущегося картона, еще один придушенный всхлип. Он идет на шум, аккуратно ступая по мерзлой дорожке. – Что?
– Северус, он… он мертв. Он замерз. О, Мерлин! Мы ходили по магазинам, а он лежал тут… – Снейп слышит, как голос жены дрожит, и спешит к ней.
Гермиона сидит на крыльце, нисколько не заботясь о том, что оно холодное и грязное, держит на руках маленькое посиневшее тельце, завернутое в неплотное одеяло, и раскачивается из стороны в сторону. Северус на ощупь опускается рядом с ней, протягивает руки и натыкается на какой-то сверток. Женщина уже плачет, крепко прижимая к себе труп, поэтому Северус разжимает ее стиснутые пальцы и высвобождает младенца. Тонкие пальцы легко пробегаются по поверхности и замирают на маленькой шейке. Легкий, крошечный, почти неуловимый – но не для чувствительных пальцев зельевара – пульс бьется там. Через раз, через два, рваный, неровный – но есть.
– Быстро, в дом, ребенок еще жив, – Гермиона неверяще поднимает голову и замирает. Но тут же подпрыгивает и, вытирая на ходу слезы, ослабевшими пальцами нащупывает в кармане ключ – открыть замок.
Быстро залетает в холл, швыряет вещи на комод и бежит обратно – помочь Северусу подняться по ступеням. Он, неся на руках ребенка, заходит в дом и идет в гостиную:
– Гермиона, перечное, противовоспалительное и восстанавливающее зелья и мазь от обморожения. В шкафу в лаборатории, третья полка. Быстро. Не думаю, что у нас много времени.
Она тут же кидается туда, хватает нужные пузырьки. Перед глазами все идет черными пятнами, дыхание сбито, но она не обращает внимания. Главное сейчас не это, совсем не это… По дороге заворачивает в ванную, хватает с теплой батареи пару нагретых махровых полотенец – завернуть ребенка вместо того жалкого куска ткани, в котором он сейчас. Запыхавшись, врывается в комнату.
Северус уже что-то делает: водит палочкой над тельцем и бормочет. Гермиона отстраненно думает, что о диагностическом заклинании она забыла.
– Что? Что с ним? Он ведь еще жив, да? Жив?!
– Жив, жив. У нас проблема… давай сюда скорее зелья… Диагностика показала, что в нем нет магии, Гермиона, мальчик – маггл. Лечебные заклинания мы на нем использовать не можем – может умереть, еще маленький: ему и месяца нет, а организм такого напора не перенесет. Придется обходиться зельями и подручными средствами. Ну что ты стоишь?! Иди сюда, я же ни черта не вижу!
В его голосе слышны истеричные нотки – он боится. По-настоящему боится.
Только сейчас Гермиона понимает, что так и стоит в дверях, судорожно комкая в руках полотенца. И тут же срывается с места – скорее, чтобы успеть. Слезы застилают глаза, трясущиеся руки отказываются откупорить колбы с лекарством, полотенца падают на пол… Как будто весь мир сопротивляется этой попытке спасти жизнь.
– Ну, давай же!
Наконец, пробка поддается, и прохладное стекло прикасается к крошечным синим губкам. Зелье медленно, капля за каплей, попадает в ротик. Гермиона пытается унять дрожь в теле – нет, не от холода, а от того, что видит. Скрюченное тельце с фиолетовыми пятнами, почти отмороженные пальцы, закрытые темные веки. «Нет, нет, – бьется в голове единственная мысль, – не умирай, прошу тебя, только не умирай… Подожди, мы сейчас…»
Северус стоит рядом и только прислушивается: сделать он ничего не может.
– Перечное все?.. Теперь мазью… восстанавливающее пока не давай… мазью мажь все тело, полностью… слой побольше наложи на конечности. И в теплое одеяло…
– Может, искупать его в теплой воде? Чтобы быстрее согрелся? – кажется, что Гермиона ничего не соображает, а только бездумно выполняет приказы.
– Нет! Только сухое тепло.
И Гермиона не возражает: отбрасывает в сторону грязное, вонючее, порванное одеяльце и укутывает мальчика в теплые полотенца.
– Теперь восстанавливающее зелье, пять капель.
– Я не могу…
– Гермиона, – Северус кладет руки на плечи жены, – я знаю, ты сможешь, ты сильная. Давай, сделай это.
И она капает вязкую жидкость, придерживая маленькую головку. Следующее зелье – противовоспалительное. Пальцы легко касаются шеи и замирают.
Жилка больше не бьется. Пульса нет.
– Северус, пульса нет!
– Возбуждающее зелье, в кладовой…
Двери, коридор, лестница вниз… Полка… Да где же оно?!
Пузырьки летят в разные стороны, склянки сталкиваются друг с другом и лопаются – но Гермиона сейчас не обращает на это внимания, не это сейчас главное… Заветная коричневая склянка, секунду назад стоявшая в дальнем углу, теперь крепко сжата в потной ладони. Снова лестница, тот же коридор, дверь…
– Вот!
Дрожащие пальцы разжимают губы, очередное зелье льется в маленький рот. Секунда, другая…
Пульса все еще нет.
Отчаявшаяся Гермиона подхватывает мальчика и опускает на софу. Приоткрывает ротик и, чуть надавив на детские ребра, вдыхает воздух. Потом еще раз, и еще. До тех пор, пока остановившееся сердце не начинает биться.
Снова – рвано, неровно, пропуская удары – но биться.
– Дышит.
Гермиона тяжело опускается на пол у софы, Северус оседает в кресле, стоящем рядом.
– Еще не все. Снова намажь его мазью – ткань все впитала. И восстанавливающего – восемь капель… И против воспаления – три…
Гермиона снова безропотно выполняет все приказы. Малыш жив, и это главное.
В камине весело горит огонь, озаряя елку, стоящую в углу, книжную полку справа и небольшой стол с тарелками – чуть дальше. В зеркале напротив отражается сам камин, с повешенными на нем безразмерными носками для подарков, – так кажется, что их два. За окном уже совсем стемнело, слышно, как завывает разбушевавшаяся стихия: ветер комьями кидает снег в оконную раму, словно пытаясь выбить ее и ворваться в домашнее тепло. Часы мерно тикают, отмеряя такое нужное сейчас время.
– Как он? – голос Северуса звучит устало, но оно и понятно: сначала три часа хождения по магазинам и кафе, а потом бешеная гонка со смертью.
– Пятна спадают, дыхание немного сбито, но сердцебиение выровнялось. Северус, он же такой малютка… Как его могли выбросить? Подкинуть совершенно незнакомым людям – мало ли, кто мы такие? Может, мы жестокие тираны, которые будут морить его голодом и заставлять на себя работать?
Оба вздрагивают. Каждый думает о Гарри – о его родственниках. Темный чулан, объедки, непосильная работа, оскорбления и унижения, побои… Нет, повторения истории не будет.
В глазах Гермионы появляется решимость.
– Северус, я не отдам его. Мы оставим его себе. И это не обсуждается.
– Он маггл, Гермиона.
– Ну и что?! Он в первую очередь брошенный ребенок!
– Хорошо.
– Нет, ты не понимаешь, ему нуж… Что?!
– Хорошо, мы его оставим.
– Северус…
Теплые слезы кажутся обжигающими – щеки горят, глаза уже болят. Но Гермиона не может плакать, не может впустить в себя боль: ей кажется, что она ее не переживет. Она следит за каждым движением груди мальчика, не отрывает взгляд. Самое главное – не дать ему умереть.
– Как мы его назовем?
– Гарри?
– Нет, я не хочу, чтобы что-то напоминало нам о войне…
– Может, Стефан? Или Дэвид?
– Да, Дэвид. Так будет лучше всего.
Возможно, это был шанс – их шанс на жизнь? Возможно, они с Северусом смогут его воспитать как своего собственного… Родного.
Тихий писк прерывает ее раздумья – писк из полотенец. Моментально Снейпы оказываются у спеленованного ребенка. Северус водит палочкой над головкой, что-то бормоча, а Гермиона осматривает кожу. Пятна почти сошли – прошел уже час, почти незаметный, но такой важный…
Северус говорит, чтобы она пошла отдохнула, но Гермиона не хочет. Просто не сможет заснуть – сердце бешено колотится, в висках пульсирует кровь, дыхание вырывается со свистом.
Она не может оставить своего ребенка.

* * *

Круглая, как рождественский пирог, луна смотрит в окно. Там, за занавешенными портьерами, в маленькой полутемной комнате час за часом двое борются за жизнь. Не только за чужую – за свою, за право наконец-то быть счастливыми.
Ветер бушует: началась сильная вьюга, снег поднялся до самого неба. Но луна, не отрываясь, смотрит своим единственным немигающим взглядом на землю. Там происходит чудо, настоящее рождественское чудо. Кому-то подкладывают под праздничную елку свертки с подарками – игрушками, книгами, сладостями, а кому-то за свой подарок приходится бороться: для маленького мальчика сегодня действительно Рождество – новое рождение…
– Заснул… не плачь, уже все хорошо.
Гермиона прижимает ладонь зельевара к своим губам. Его тонкие пальцы скользят по ее щеке, стирая следы недавних слез.
– Я не плачу.
Она встает и берет малыша на руки. Не просыпаясь, он тихо чмокает губами.
– Ты знаешь, о чем я подумала? – она подходит к Северусу вплотную, чтобы и он мог ощутить тепло, идущее от младенца. Спокойное, живое тепло, которого так не хватало им обоим все эти годы.
– О чем?
– Нам придется завести кормилицу…

@темы: снейджер, фанфик

---

фанфик "Рождение и смерть души" (перевод)

Название: Рождение и смерть души
Автор фанфика: kethlenda (язык оригинала: английский)
Название фанфика на языке оригинала: Starry Rise & Starry Fall
Ссылка на оригинал: community.livejournal.com/hp_literotica/131358....
Переводчик: LimonQ ([email protected])
Жанр: ангст\ драма
Тип: Гет
Пейринг: Регулус Блэк\ Андромеда Блэк
Рейтинг: R
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклаймер: разрешение на перевод не получено (автор не ответил)
Саммари: "Сейчас надежды нет. Ни для нее, ни для меня. Он найдет меня везде, даже на краю земли. И будет искать, пока не поймает. Я слишком много знаю…"
Варнинг: инцест, возможный ООС героев.

Рождение и смерть души.
Как может царь спастись?
По-царски за любовь он платит жизнью.

Роберт Грейвс

Андромеда…
Я не знаю ее. И никогда не знал по-настоящему.
Регулус Блэк мягко, словно кот, спрыгнувший с четвертого этажа, приземлился после аппарации в прихожей домика, избежав яркого фонарного света, падающего из окон: чёрная мантия, растворившись в полуночной тени, скрыла его.
Старый, ничем не примечательный, обычный дом.
Это был не самый престижный район маггловского Лондона. Квартал этих отбросов, с одним из которых однажды сбежала Андромеда.
Надо быть честным, – убеждал он сам себя, – сейчас она заслуживает гораздо большего. Предательница рода. Сегодня я сделаю все, чтобы очистить честь нашей семьи от этого позорного пятна.
Темный Лорд криво ухмылялся, давая Регулусу указания о том, что он должен сделать, чтобы доказать свою верность. Когда маг попытался воспротивиться, Темный Лорд только небрежно бросил:
– Великий Лорд Судеб Вольдеморт снисходителен к своим слугам, Блэк. Ты должен быть благодарен, что это не твой брат.
Поэтому сейчас он стоял и ждал, убеждая себя в обратном – в том, что она ему не знакома, что он никогда ее не знал. Теряя твердую почву под ногами, убеждая и пересиливая себя, он твердил это вновь и вновь.
Андромеда…
Старшая сестра… Мы никогда не были близки…
Она была единственной, чей низкий, журчащий голос смягчал насмешки детей; она успокаивала его – тихо шептала на ухо, что их обидные слова совсем не были важными; она мягко притягивала его к себе на колени и рассказывала истории…
Она всегда могла рассказать какую-нибудь историю, причём всегда со счастливым концом: с победой героя, его славой, богатством. Это давало ему надежду.
Но сейчас надежды нет. Ни для нее, ни для меня.
Он дожидался подходящего мгновения, чтобы проскользнуть через озарённую лучом света дверь. Мгновения, когда все в доме заснут и когда она, накинув на плечи что-то белое и воздушное, скользнув взглядом по виднеющемуся через оконный проём кусочку неба, прибавит шагу.
И вот сестра легко прошла мимо него, даже не заметив, и только взялась за ручку двери, как он стремительно кинулся к ней. Но проклятье замерло на губах, потому что он, не в силах произнести роковые слова, спрятал свою боль на её плече, уткнувшись лицом в шею.
– Беги, прячься, – выдохнул он. Она еле заметно вздрогнула. Они медленно сели, опираясь спиной на кирпичную стену, купаясь в свете двурогого месяца, висящего высоко в небе и похожего на серебряный серп. – Он следующий, – Регулус кивнул в сторону спальни, где спал зять.
– А ты? – спросила она. – Ты пойдёшь с нами?
– Нет, – тихо прозвучал его голос.
Он найдёт меня везде, даже на краю земли. И будет искать, пока не поймает. Я слишком много знаю… исчезни я из поля его зрения, он, возможно, оставил бы вас в покое. Но, скорее всего, он использует вас в качестве оружия, чтобы нанести удар по мне.
– Вольдеморт убьет тебя, – произнесла она.
– Я в курсе. Он бессмертен, ты знаешь?
– Никто не бессмертен, – Андромеда нежно обняла Регулуса и начала бережно качать на руках, словно в колыбели. Он прижался к ее мягкой груди, холодному шёлку под своей щекой, и поймал себя на мысли о том, о чём вообще не должен был думать, чего вообще не могло быть: о её груди, о её коже. Что он почувствует, если коснётся ее? Будет ли он в её руках мужчиной, а не младшим братом, ребёнком?..
Он резко отстранился, боясь, что она почувствует его возбуждение, что она отскочит в ужасе. Но вместо этого она провела ладонью вниз по его груди, животу и начала ласкать его член через плотную материю. Он не хотел останавливать ее, даже несмотря на то, что сам оттолкнул руку – закусив губу, чтобы не застонать в голос. Попытался возразить:
– У тебя есть муж, ребёнок…
Но она приподнялась, чтобы прижаться к нему, обвиться вокруг его тела словно белый шёлковый шарф… Он ничего не видел в её глазах – ни обмана, ни даже вожделения. Ничего. Только безграничное сострадание, как будто она – сверхъестественная жрица, пришедшая выполнить обряд для короля перед его предрешённым исходом.
Было что-то странно безразличное в том, как он следил за её медленными и нежными движениями. Но, в то же время, это было самое приятное ощущение, которое он когда-либо испытывал – как если бы упали покровы с их тел, с их прошлого, и даже забылись их совершенно ненужные имена. А остались бы только две души, такие близкие, словно они единое целое. Только две звезды, на миг покинувшие холодную вечность небосвода.

* * *

Регулус стоял и курил. Он был обеспокоен, его разум, критически отсеивая ненужные варианты, метался в поисках лазейки, хоть какой-нибудь, хотя бы ничтожнейшей бреши в броне Темного Лорда.
Кончик сигареты еле-еле тлел, загадочно мерцая, словно амулет. Он смотрел на Андромеду сквозь дым. Её голова откинулась назад, будто там была не холодная жёсткая стена, а мягкая вышитая подушка. Глаза были закрыты, улыбка почему-то напоминала о мраморной статуе, которую он однажды видел в Греции.
Андромеда…
Легкой тенью скользнул в голове вопрос – должен ли он уйти сейчас, оставив её спокойно спать?
Но она резко распахнула глаза и заговорила. Сначала слова показались ерундой, бредом. Но он тут же вспомнил – так она всегда начинала рассказывать свои истории, которые он так нежно любил: волшебные сказки, эпизоды из тысячи ночей…
– Давным-давно за тридевять земель жил-был злой волшебник, и звали его Кощей Бессмертный…
Он увлеченно слушал: как будто ему снова шесть лет, как будто он – не взрослый разумный мужчина, заклеймённый проклятым знаком с черепом, как будто она – не его кузина и не замужняя женщина, которую он пришёл убить и вместо этого трахнул в прихожей её собственного дома.
Андромеда…

Она медленно ткёт гобелен из слов, вплетая в рассказ огненных птиц и духов. Медленно, словно бусины на нитке, перекатываются слова, повествуя о спрятанной в яйце смерти, о великом герое, победившем не менее великое Зло…
И он задаётся вопросом, случайно ли она выбрала именно эту сказку?..
– Я не хочу быть героем, – уверенно произносит Регулус. У него есть несколько дней, последних, а потом он навсегда заснёт, и Темный Лорд всё так же будет злорадно кривить губы в своей коронной смертельной усмешке.
И Блэк никогда не узнает, победит ли герой вообще, придет ли кто-нибудь – ну хоть кто-нибудь! – навестить его могилу, проклиная при этом Вольдеморта.
Сейчас он знает только одну вещь – он нанесёт Лорду такой удар, какой только сможет, перед тем, как рухнет под зелёным распускающимся цветком смертельного проклятья.
– Но ты им будешь, – еле слышно шепчет Андромеда, – для меня.

@темы: фанфик

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра